Какая-то станция - Страница 5

Леха больше трепался, чем работал, сыпал шутками-прибаутками, отбиваясь от женщин за всех водолазов, посвистывал, бегал от одной майны к другой, пока Суптеля не прогнал его в сарай, где лежало водолазное снаряжение, приказав заклеить порванную водолазную рубаху.

Хотя рубить лед не очень легкая работа для женщин, но было видно, что она им в охотку и работают они, играючи, с шутками, весело, будто знают кое-что и потяжелее, а это так просто, баловство.

К полудню обе майны вырубили и очистили от крошек льда. Квадратные большие проруби чернели стылой тяжелой водой. Внезапно выглянуло солнышко, засверкал снег, ослепительно вспыхнул, переливаясь, колотый лед, и еще ярче заиграли бабьи наряды. Женщины от работы разогрелись, похорошели, поправляя сбившиеся платки и полушалки, бросали веселые взгляды на матросов, о чем-то переговаривались, приглушенно смеялись. Вася краснел. Он всегда краснел, когда слышал девичий смех. Ему почему-то казалось, что смеются над ним.

Потом в сарае, что стоял на берегу озера и был отведен под водолазную станцию, Суптеля и Андрей собирали помпу, Вася делал новые пеньковые плетенки для водолазных галош, а Леха колдовал над шлангами. Женщины, зайдя погреться, с интересом наблюдали за матросами.

Леха подставил к одному концу шланга ведро и велел Фросе — той самой, разноглазой, которая заигрывала со старшиной, — держать шланг над ведром, а сам начал кружкой наливать с другого конца спирт.

— Можно было бы и кипяточком промыть, а потом чуток спиртику капнуть, — как бы между прочим сказал Леха. — И дезинфекция — будь здоров.

— Ты эти штучки брось, — сразу же оборвал его Суптеля.

— Нет злее служак, чем хохлы, — шепнул Леха стоящему рядом Васе. — Жалко ему, что ли!

Вася тоже знал, что промыть шланги можно и одним кипятком, а потом пропустить немного спирту, и никакая комиссия не докажет, что шланги промыты не спиртом. Именно на это и намекал Леха, любитель выпить.

Когда Суптеля и Клава ушли в контору, Леха схватил ведро, в котором набралась горячая вода, смешанная со спиртом, и пропустил эту мутную смесь через марлю, откуда-то взявшуюся у него. Так он процедил несколько раз, и в ведре, наконец, осталась довольно чистая жидкость, резко пахнущая резиной и спиртом. Зачерпнув кружку, Леха подмигнул женщинам:

— Причастимся, бабоньки! Нет ли у кого закуси?

Нашлась корочка хлеба. Леха опрокинул кружку в рот, замотал головой, глубоко выдохнул горячей резиной и понюхал корочку. Андрей тоже выпил. Поднесли женщинам, они не стали ломаться, составили компанию.

Через некоторое время в сарае стало шумно. Женщины поснимали шали и платки и все оказались молодыми и привлекательными. Глаза их блестели, языки развязались, они стали наперебой интересоваться: надолго ли прибыли морячки, по скольку им лет, женаты ли? Леха разговаривал одновременно со всеми, а Вася молчал и, когда к нему обращались, вспыхивал. Андрей же, всегда молчаливый, теперь оживился и занялся своею соседкой Фросей. Вася никак не мог надивиться на ее разные глаза — голубой и серый. Такого он еще не видывал за свои семнадцать лет.

Андрей со значительным выражением лица говорил Фросе:

— От водочки развязка в нервной системе происходит. Человек, он ведь царь зверей и вообще.

Фрося во все свои разноцветные глаза глядела на Андрея.

Вася не пил, он вообще еще ни разу не пробовал спиртного, даже когда уходил на войну. И теперь всю свою водолазную норму водки отдавал товарищам или выменивал у них же на сладкое.

Сейчас, среди общего веселья, он старался делать вид, что очень занят изготовлением новых плетенок для водолазных галош.

А женщины уже пели о том, как вставали они ранешенько и умывалися белешенько и, как цвела малинка-калинка в саду. Когда приняли еще по глотку, старательно заголосили «Шумел камыш, деревья гнулись…». Леха, закрыв глаза, самозабвенно дирижировал длинными ручищами и сам гнулся, как камыш под ветром.

Вернувшийся из конторы Суптеля остолбенел в дверях.

— Семен! — воскликнул Леха, будто не видел старшину сто лет, и поднес ему, расплескивая, полную кружку. — Кореш мой дорогой, хряпни! Народ тут, бабоньки эти, милашки мои — золото! Правду директор гутарил, куда мы без женского полу!..

Леху качнуло прямо на старшину. Суптеля поймал его, утвердил на ногах и сквозь зубы процедил:

— Ну, Сухаревский! Вернемся в Мурманск, сидеть тебе на «губе»!

Леха радостно кивал, соглашаясь, сидеть так сидеть.

Суптеля разогнал всех. Леху и Андрея отправил спать — оба лыка не вязали. Васю же старшина оставил чинить водолазную рубаху. Приказал еще проверить легководолазный скафандр, прихваченный с собою на всякий случай.

Вася остался один. Клеил рубаху, подкидывал чурочки в железную «буржуйку», стоящую посреди сарая для обогрева, и думал о том, как ему не повезло. Он так хотел воевать. Так стремился на фронт, мечтал стать танкистом, ходить в атаки, бить фашистов! Сколько раз со своими дружками-старшеклассниками обивал он порог горвоенкомата — не помогло: не хватало лет до призыва. Наконец упросил — именно он, один. Других не взяли. И вместо фронта попал в водолазную школу. Потихоньку плакал от обиды. Прослужил три месяца в водолазной школе и, когда поехал сюда, на Север, радовался, что наконец-то попадет в действующий флот. По его, два дня продержав в Мурманске, загнали сюда, в эту дыру. Глухой, заброшенный поселок, в сотнях километров от фронта. Хорошо им! Суптеля уже воевал, имеет ранение. После госпиталя на фронт его не пустили, отправили сюда — водолаз он первоклассный. Поехал старшина с неохотой. И Андрей поплавал по морю, дважды тонул на подбитых кораблях. А Леха хотя и провел всю войну в прифронтовом Мурманске, но тоже хлебнул и бомбежек, и всего прочего. Контузию имеет. Один он, Вася, еще ни разу не слышал, как стреляет автомат. Домой писать не о чем, в класс, в школу и подавно! Со стыда сгореть можно! Там все думают, что он воюет, а он вот сидит возле «буржуйки» в сарае и чинит водолазную рубаху: дамистик, тифтик, клей, шелковистая резина — хлоп! — заплата готова. Посушили. Воюем, братцы, воюем!..