Над головой отчаянно стрекотала сорока и оглашенно металась по ветвям, осыпая снежную пыль.
— Кыш ты! — погнал ее Вася.
Сорока еще громче закричала и полетела оповещать всех жителей леса, что появились люди.
Вася и Тоня выбрались на полянку и замерли. Под солнцем блестели, сверкали, переливались сугробы. Блестки — с булавочную головку — отсвечивали оранжевыми, красными, фиолетовыми, желтыми, зелеными, синими и даже черными огоньками. Будто разноцветные стеклышки мельчайших размеров. Вася впервые увидел такое и был поражен. Видел, конечно, и раньше, что снег блестит — ну блестит и блестит! — а оказывается, самыми разными цветами. Это белый-то снег!
И вдруг на засахаренной ветке в кустарнике увидел Вася розовые яблоки. И оторопел. Яблоки здесь, на Севере! Не успел сообразить, что же это такое, как одно яблоко упало, а остальные вспорхнули стайкой и перелетели на другое дерево и опять сели рядом. И тут только Вася понял.
— Снегири, снегири! — закричал он. — Гляди, снегири!
— Ой, как красиво! — Тоня прижала руку к груди.
А снегири отлетали все дальше и дальше, пропадая розовыми огоньками в снежной чаще леса.
Тоня сорвала ледышку с ветки. Вася сделал то же самое. Они хрумкали лед, как леденцы, и не было ничего слаще этих сосулек.
Вася взял холодные, неожиданно большие и шершавые Тонины руки в свои и стал их греть. Смотрел ей в глаза и видел отраженное в них солнце и высокую ель, под которой они стояли. Сам не замечая того, Вася потянулся к Тоне губами. Она вырвалась и побежала, а сама смеялась, и в смехе слышался призыв.
Тоня бежала в огромных подшитых валенках, и ноги ее болтались в широких голенищах. Вася погнался за ней, и снег хорошо хрустел под ногами. Они бежали по розовым от полуденного солнца сугробам, по голубым сочным теням от деревьев, и не было сейчас людей счастливее их.
Тоня провалилась в сугроб. Вася с налету упал на нее, и они забарахтались, смеясь и не давая друг другу выбраться из снега.
Они не заметили, как коснулись губ друг друга.
— Ты что сделал? — спросила Тоня.
— Не знаю, — ответил Вася.
Он и вправду не знал, что могло означать это случайное прикосновение губ.
— Ты поцеловал меня? — спросила Тоня, изумленно и восторженно раскрыв глаза. И утвердительно, благодарно и нежно протянула: — Ты поцелова-ал меня.
— Хочешь, я еще поцелую? — с самоотверженной готовностью предложил Вася и потянулся к ней.
Тоня вскочила. Вася тоже поднялся и увидел, как близки ее глаза и как удивленно и испуганно вздрагивают ресницы. И он поцеловал эти глаза.
— А мама! Ой, если бы она видела! — Тоня в испуганном восторге округлила сияющие глаза.
— А почему она меня не любит? — спросил Вася, вспомнив хмурое лицо Тониной матери.
— Она говорит, что моряки обманщики! — сказала Тоня и тихонько стукнула Васю в грудь. — Обманщики, обманщики, обманщики!
— Я не обманщик! — горячо заверил Вася, и у него даже сердце громче застучало от мысли, какой он хороший и не обманщик.
— Обманщик, — твердо сказала Тоня. — Ты зачем к Фросе ходил?
Васю кинуло в жар.
— Я не ходил, она сама меня водила, — пролепетал он.
— А зачем? — Тоня внимательно смотрела ему в глаза.
— Не знаю, — сказал он. — Но все равно я не обманщик.
— Не-ет, не обманщик, — как эхо, преданно и тихо повторила Тоня. — Ты не обманщик.
Она притянула его за уши к себе и поцеловала в нос. Ее обветренные, шершавые губы пахли хвоей, были свежи и солоноваты. Вася задохнулся от радости, вскочил и отплясал дикий танец, крича что-то несуразное и восторженное. Вдруг Тоня замерла и восхищенно прошептала:
— Гляди, олень!
Вася увидел молодого стройного гордого оленя на краю обрыва. Взметнув в голубое небо покрытые инеем рога, олень распластался в прыжке, в стремительном и легком полете. Спина его была в снегу и перламутрово искрилась. Ноги тоже. Задние. Передних не было. До чего же это дерево походило на оленя! Тоня и Вася подошли поближе. Когда-то дерево было согнуто или надломлено и стало расти перпендикулярно нижней части ствола. Но природа-мать подняла его ветви-рога снова вверх. И теперь, занесенное снегом, оно превратилось в дерево-олень. Сказочный олень с белыми от инея рогами!
Вася потряс дерево, с веток упали снежные пластинки, рассыпаясь в невесомую пудру, и засеяли им лицо, голову, плечи искрящимися блестками. Вася и Тоня смеялись, играли в снежки, гонялись друг за другом и, обессилев от смеха и счастья, падали в снег и целовались.
Они отрезвели, когда закатное солнце, пробираясь сквозь сетку ветвей и дробясь на тонкие лучики, бросило последний оранжевый блеск на сугробы, когда загустели не голубые уже, а сиреневые тени, когда лес стал набирать сумерки.
— Неужели день прошел? — восторженно и испуганно спросила Тоня.
— Пропали пироги, — опомнился Вася.
— Какие пироги?
— Ну, будет мне!
— А что будет? — расширила она глаза.
— Будет! А тебе попадет от матери?
— Я ничего не боюсь, — храбро сказала она и просветленно посмотрела на Васю. — А ты?
— Я тоже, — неуверенно ответил Вася. — А дрожжи у вас есть?
— Дрожжи? Зачем они тебе?
— Старшина велел. На пироги…
— Дрожжей нету. Есть закваска.
— Дай мне.
— Пойдем.
Они крадучись пробрались по поселку, который уже погрузился в сумерки. На их счастье, Тониной матери дома не оказалось, и Тоня вынесла в кружке закваску.
Домой Вася бежал сломя голову, и сердце его ёкало.
Его встретили молчанием. Он поставил на стол кружку закваски.