Какая-то станция - Страница 28

К оглавлению

— Вот, принес.

— Тебя за смертью посылать, — сказал Леха, пришивая пуговицу к шинели.

Вася виновато переминался у порога. Сдернул шапку, пар так и валил от мокрой головы.

— Где тебя носило?

Суптеля внимательно разглядывал Васину одежду, всю в снегу, его румяное, счастливое и обалделое лицо.

— За дрожжами ходил, — тихо ответил Вася, старательно отдирая от шапки ледышки и не смея поднять глаза на старшину.

— Ты что, в сугробе их искал?

Вася шмыгнул носом.

— Вот вкачу тебе три наряда вне очереди, тогда будешь знать, — недовольно пригрозил Суптеля.

— Есть три наряда вне очереди! — по-петушиному звонко выкрикнул Вася.

Леха вздрогнул и оборвал нитку.

— Чтоб тебя!.. Обрадовался, дурак, будто ему медаль привесили.

— Одним махом девкой завладал, — подал голос Андрей. — Как в очко выиграл.

Суптеля коротко взглянул на Леху и Андрея и перевел глаза на счастливого и пылающего румянцем Васю, задержал взгляд на его вспухших и ярких губах.

А Вася тщетно пытался изобразить на лице раскаяние и виноватость — неподвластная, щедрая и глупая улыбка распирала ему рот. И чтобы как-то отвлечь внимание товарищей, он с преувеличенной старательностью обметал у порога сапоги.

— Ну-ну, — Суптеля усмехнулся и полез в карман за куревом.

Вечером, когда Леха и Андрей ушли, Суптеля сказал:

— Пойдем, попилим дров Клаве.

— Пойдемте, — охотно согласился Вася, чтобы загладить свою вину перед старшиной.

Темное небо с редкими звездами, влажный ветер с юга, запах сырого снега и дыма, неяркие огни поселка и густая синь встретили Васю и старшину за порогом. Где-то на другом конце поселка выводили девичьи голоса:

Все, что было загадано, все исполнится в срок,
Не погаснет без времени золотой огонек…

Васе показалось, что он различает и голос Тони. Эта песня, полная обещания верности и любви, будоражила, тревожила, радостное и в то же время грустное волнение закрадывалось в сердце.

Навстречу из переулка появились Леха и Дарья. Они шли с озера. Дарья несла полный таз мокрого белья, покрытого ледяной коркой. Леха нес на коромысле два ведра воды. Он страшно смутился, когда лоб в лоб столкнулся со старшиной и Васей. Выручила Дарья.

— Ведра полные, счастье вам будет, — певуче сказала она, и Вася еще раз подивился перемене ее голоса в последнее время.

— Куда вы? — спросил Леха, а сам смущенно топтался на месте, расплескивая воду.

Суптеля взглянул на него, усмехнулся.

— К Клаве дрова рубить.

— Ей уже лучше, — сказала им вслед Дарья. — Ходит. Синяк только большой, во всю ногу.

Клаву они застали сметающей снег с крыльца.

— Мы дрова пилить пришли, — сказал Суптеля.

— Дрова? — Клава подняла брови и стояла с веником в руке, растерянно глядя на старшину. — Ну, спасибо. Дрова и вправду кончаются.

— Где пила и топор?

Старшина говорил грубовато и не глядел на Клаву. Она вынесла из сеней пилу и топор.

— Тупые, — извиняясь, сказала Клава. — Все никак не соберусь кузнецу отнести.

— Ничего, сойдет.

— Колите, а я самовар поставлю.

Они напилили и накололи целую поленницу дров. Старшина присел на чурбак, погладил ногу, поморщился.

— Болит у меня рана, с каждым днем все сильнее. К перемене погоды, что ли?

— Кость задета, — с видом знатока сказал Вася. Он слышал, что ранение в мякоть быстро заживает, а вот кость…

Вася знал, старшину ранило на полуострове Рыбачьем, самом северном участке фронта, где наши не отступили ни на шаг за всю войну. Старшина был в морском батальоне. Имеет медаль «За отвагу».

— Вы чего курите на дворе? Идите в дом, чай готов, — позвала Клава.

Вася осматривал комнату, чистую, опрятную и бедную. На стене увидел ходики, узнал их — старшина чинил. Бойко тикают, и глаза кошки, нарисованной сверху, вертятся справа налево и обратно.

— Курите здесь. Все живым будет пахнуть. У нас теперь женщины почти все курят. До войны папиросного дыма не терпели, а теперь махорку смолят. Омужичиваемся: бревна ворочаем, курим, ребят не рожаем, — говорила Клава, неторопливо и в то же время проворно собирая на стол.

— Были бы мужья — рожали, — улыбнулся Суптеля.

— Я о том и говорю. — Клава светло взглянула на старшину. — И курить бы бросили.

— Дарья вон бросила, — сказал Суптеля.

— Так опять же — мужик появился, — улыбнулась Клава. — При мужике чего курить? А вон бабка Назариха курящих женщин нарочно к себе зазывает, чтобы дыму ей напустили. Говорит, вроде сыночки накурили, будто тут они, только вышли на улицу. Покрепче налить или как?

— Главное, погорячее. — Улыбка коснулась губ старшины. Клава ответно улыбнулась, налила чаю, пододвинула баночки с сушеной ягодой.

— Черника, а это брусника, попробуйте. Ягоды много было, урожайный год. Насобирали, теперь вот спасаемся от цинги. Больше всех бабка Назариха насобирала. «Куда столько? — спрашиваем. — Одной-то?» — «Может, живы, — говорит, — вернутся. Так я их чаем с сушеной ягодой угощу».

Клава смолкла, задумчиво помешивала ложечкой в чашке. А Вася вспомнил, что и тетя Нюра его зазывала к себе и велела курить, «чтоб мужиком в доме пахло».

— Бабка Назариха шестерых ждет, — тихо сказала Клава и побледнела, взглянув на старшину. — Неужто я одного не подожду? Кто же я тогда буду!

И снова, будто убеждая себя в чем-то, сказала:

— У них там каждую минуту… а нам ведь только ждать, нам-то легче.

— Но ведь похоронка, — глухо сказал Суптеля.